Южный Урал, № 1 - Головин Анатолий Дмитриевич (версия книг txt) 📗
— Ну, как? — язвил Арсеньев.
А тот, отираясь пучками зелени, сопел и морщился, не отвечая на насмешки.
— Чаю, к лучшему… Не всякий башкирец полезет через болотину, — говорил полковник геодезисту, когда тот снова сидел верхом на коне. — Но, говорил таким тоном, что не поймёшь, смеётся ли полковник над бедой Шишкова или всерьёз говорит о достоинствах местности, о болоте, как естественной защите.
Разведка от болота повернула вправо по опушке леса.
— Какие поля! Какие земли! — восхищался майор Павлуцкий.
На опушке леса драгуны заметили двух всадников. Завидев разведчиков, всадники скрылись в лесных зарослях.
Полковник рванул под уздцы коня. Конь сорвался и помчался стрелой. За полковником карьером неслись другие. Беглецы, заметив погоню, искусно лавируя меж деревьев, спешили укрыться.
— Стреляй! — кричал Арсеньев.
Гулким эхом прокатились по таёжной глухомани ружейные выстрелы.
Беглецы остановились, видно, напугались.
Соскочили с коней, пали наземь и, закрыв лица руками, лежали недвижно, хотя никто из них не был ранен.
— Вставай, башкурд! — закричал полковник, первый настигший башкир.
Башкиры продолжали лежать, не открывая лиц.
Арсеньев вскочил с коня и с силой пихнул сапогом одного из них.
— Вставай!
— Ой, бульна! — застонал башкир, хватаясь за бок. На его лице выражался страх и просьба о пощаде. — Не надо рубать… Наша — верный башкирец…
— В-е-е-рный… а текаешь… — передразнил Арсеньев. — Чьи вы?
— Таймаса Шаимова, тархана, люди…
— Шаимова?.. Знаю…
Приподнялся второй башкирец. Грозный тон полковника стал мягким. Башкиры это почувствовали. Они с опаской поглядывали на драгун и их ружья.
— Шаимова людишки? Хорошо… Якши… в верности ея императорского величества старшина находится… Якши, старшина!
Башкиры улыбнулись.
— А вы что шатаетесь?
— Наша искал зверь… Лисиц искал… — говорил уже совсем осмелевший башкирец.
И башкир показал рукой на северо-западную сторону.
— За речкой бор. Цилябе-Карагай по-нашему… Якши бор…
Захватив башкирцев, Арсеньев проехал посмотреть на Цилябе-Карагай. Ещё не доезжая до речки Челябки, берёзовый лес стал перемежаться с мелким сосняком, переходя в густой массив краснолесья.
На пути бежала полноводная речка. Она была не широкой, но глубокой, с крутыми, обрывистыми берегами и недоступной для переправы. За ней шёл густой массив соснового леса.
Разведка долго спускалась вниз, по течению Челябки, ища удобного места для переправы на другой берег, но так и не нашла. Она уперлась в новое большое болото, за которым терялась речка; дальше, на горизонте, виднелся Миасс.
Было ясно, что более удобного места, защищенного с трёх сторон водой этих речек и болот, богатого лесом и плодородными, ещё нетронутыми полянами, — вряд ли где-либо можно найти.
Разведка вернулась к привалу.
Арсеньев посмотрел на пленных, распорядился:
— Попытать про воровские дела.
Башкир отвели.
— Велеть драгунам устраиваться командами, как способней. Походу более не будет. Здесь офундуем крепость. Господину Шишкову с помощником произвести чертёж тому городку, сообразуясь с местностью, как способней его офундовать.
Зауральская глухомань ожила разом. Сотни драгун с топорами и пилами разбрелись по берёзовой роще. Вскоре послышались первые удары топора, терявшиеся в лесной глуши, но вот они чаще, больше и вот уже несутся со всех сторон. Повалились вековые берёзы.
Полковнику доложили, что пленные башкирцы пытаны, плетями биты, и на расспросных речах показали:, что они Таймасовы людишки, что тот Таймас Шаимов — старшина Каратабынской волости, и все эти угодья входят в его владения, а юрты его невдалеке по Миассу, у Аргази-озера, что с воровскими башкирами они никаких делов не имеют и сами ходили на них воинским походом, те воровские башкирцы им не дались и ушли в поход под ближние русские селения жильё зорить, людей рубить и скот в полон брать.
Башкир, что немного говорил по-русски, показал:
«Слышал-де он, что воровские люди по весне ходили под Далматов монастырь и там русские деревни пожгли, людей в полон захватили и скота много угнали, а в апреле и мае не раз нападали на Катайский острог, только все их противные атаки в том остроге были отбиты артиллерией. А в начале июня те воровские шайки ходили на село Уксянское с деревнями, которые обратили в пепел. Много тут было побито жителей, частью полонено, но больше они разбежались. А Крутихинскую слободу, хотя держали в осаде, токмо взять её не могли. Да слышно-де, что и в Окунёвском дистрикте не всё благополучно. Неверные башкирцы во многих людях ушли туда на воровство: чинят грабежи, убийства, людей полонят и скот зорят. А более он ничего не слыхивал».
Толмач подал полковнику лист плотной синеватой бумаги с изложением пыточных речей.
Арсеньев сказал:
— Писать немедля во известие статскому советнику Татищеву в горное правление, полковнику Тевкелеву в Чебаркуль, да в Сибирскую губернскую канцелярию о сих воровских делах башкирцев. Да присовокупить, что в самонужнейшем месте по Миассу-реке, подле реки Челябки, как поведено, крепость строить начали…
И подумав немного добавил:
— Челябинскую… А тех паутов от башкирцев пустите на волю и строго подтвердите, что, паче чаяния, будут пойманы на воровстве, веры им никакой не будет и подлежат они жесточайшей расправе…
Зауральские русские слободы продолжали пылать. Башкирские набега не утихли. Командиры отрядов гонялись за мятежными шайками. То и дело вспыхивали соломенные пуки на маяках, предупреждая об опасности. На открытых местах дни и ночи стояли пикеты. В кустарниках, лощинах и оврагах укрывались секреты. У переправ и бродов стояли дозоры. Спокойствия ещё не было. А к новопостроенным крепостям тянулись группами и в одиночку подводы охочих людей. Одни ехали порожняком, налегке в Чебаркульскую крепость к Тевкелеву для записи в «Тысячное войско», которое повелела собрать Анна Ивановна. Другие плелись на поселение с семьями, домашним скарбом, скотом и птицей.
Доверенный Кузнецов с солдатом разъезжали по деревушкам, кликали охочих людей к переселению в Челябинскую крепость. Проехали по монастырской вотчине.
Ушники доносили старцам нерадостные вести: появился-де крутихинский мужик Стёпка Кузнецов, по прозванию Таушкан, и народ баламутит. А мирские людишки совсем ошалели, нарадоваться не могут тому его известию, пишутся подряд семьями в реестры… В монастырских «здельях» остановка. Мужики отказываются выполнять работы. Они и свои пашни забросили: сеять-де не к чему. Говорят:
— Будет, покарёжили на дармоедов-то… Пора пожить своей волей.
Старцы нервничали. Злились. Порешили Кузнецова арестовать.
Архимандрит Порфирий подговорил посильнее служек, прихватил попроворней монахов, вооружил воинство фузеями и отправился на поиски Степана.
А Степану что — не страшно. Прочётный указ при нём. Пусть попробуют — не те времена…
У завалинки мирской избы собрались кружком широковцы.
Старец Порфирий появился неожиданно. Монахи оцепили мирскую избу. Архимандрит — рысцой к Степану; смотрит грозно.
— По какому праву народ куражишь, сарынь проклятая! Не позволю! О шелепах соскучился… — угрожал старец.
Степан спокойно достал из-за пазухи мешочек, привязанный на тесёмке, извлёк из него листок бумажки и подал Порфирию.
Старик покосился, зло рванул из рук листок, поблеклыми глазами впился в каракули, написанные полууставом. Прочёл, перевернул, взглянул на обратную сторону — чисто, снова повернул.
— Та-та-та-ти-щев… — прошептал сквозь зубы, скреплённую печатью подпись.
Он скомкал листок и в ярости бросил его в лицо Степана. Кузнецов усмехнулся, бумажку поднял.
— Рады, сучьи дети… Диаволы… — выругался старец. И, не вытерпев, зарычал на мужиков:
— Разойдись!.
Мужики сидели смирно. Ни один не тронулся с места. Было тихо. Непокорство тяглых взбесило старца.
